«Сила арт-терапии как невербальной методики заключается в первую очередь в том, что она доступна людям, которые не могут говорить, не обладают достаточным уровнем рефлексии и закрыты для многих способов психотерапевтического взаимодействия», – считает педагог Центра лечебной педагогики Дарья Боголюбова-Кузнецова.
В интервью она рассказывает, как арт-терапия помогает особым детям и взрослым: развивает самоидентичность, помогает лучше концентрироваться, запускает речь – и даже учит улыбаться.
Интервью: Полина Сурнина
Дарья Боголюбова-Кузнецова
Арт-терапевт, преподаватель рисования, графический дизайнер.
Окончила факультет графических искусств Московского государственного университета печати им. Ивана Федорова и Дрезденскую академию изобразительных искусств.
Работает в Центре лечебной педагогики с 2010 года.
Что такое арт-терапия и в каких случаях она может помочь?
Это терапия искусством – в моем случае изобразительным, хотя бывает, что и кулинарным: рисованием интересуются не все дети, а вот к еде у большинства интерес есть. Любой человек, занимаясь арт-терапией, может узнать о себе что-то новое. Даже если я рисую пейзаж или натюрморт, а не автопортрет, мой рисунок что-то говорит обо мне. И арт-терапия использует это очень широко. Она помогает развитию самоидентичности. Особенно арт-терапия полезна тем, у которых нет чувства «я», или оно слабое. Например – детям с расстройством аутистического спектра. Для них ощущение, что «я» что-то сделал, воздействовал на мир с определенным результатом, – ценная обратная связь. Это очень важный шаг – когда ребенок видит, что он что-то сделал и начинает это ценить.
В рамках арт-терапии мы не стремимся получить произведение искусства, но и не исключаем, что оно получится
С одной стороны, в рамках арт-терапии мы не стремимся получить произведение искусства, но, с другой стороны, мы не исключаем, что оно получится. Ведь процессы, происходящие в рамках арт-терапии, такие же, как в искусстве. И для того, чтобы быть арт-терапевтом, нужно самому иметь опыт не только и столько рисования, сколько проживания творческого процесса, в котором есть этапы задумки, инкубации замысла и так далее. Если ты сам не раз через это прошел, тогда ты сможешь помогать другим.
Как я уже говорила, в арт-терапии важна ориентация на процесс, а не на конечный продукт. Вернее, нужно понимать, что для конкретного ребенка сейчас важно – продукт, который он увидит, или процесс, в рамках которого он получит важный для себя опыт. В этом и состоит отличие от педагогики, которая нацелена на развитие конкретных навыков и получение конкретного результата. Но буквально учить рисовать я тоже могу. И я не считаю, что в этом случае я изменяю арт-терапии, потому что для ребенка важно этот этап освоить, смочь что-то изобразить, потому что многих детей это интересует.
Вообще педагогика играет в работе с детьми важную роль даже в рамках арт-терапии. Например, необходимо поддерживать дисциплину. В группе взрослых реже случается, что кто-нибудь вопит, бегает и мешает. А в детской группе такое случается практически каждый раз. И нужно особенно чётко указывать на правила.
Арт-терапевт может предлагать темы или давать клиенту возможность рисовать то, что хочется. Бывает, что клиенту нужно помочь найти тему. И еще бывает, что у ребенка есть стереотип. Ну, например, комната, где мы сейчас разговариваем, провоцирует играть с водой. Большинство детей, когда были совсем маленькими, играли здесь с водой. И ребенку сложно уйти от этого стереотипа. И вот эту ситуацию нужно как-то изменить. Например, сказать: «Давай ты сейчас пять минут поиграешь с водой, потом ты ее выключишь, и мы будем делать что-нибудь другое».
Не только детям, но и взрослым трудно из пустоты что-то начать делать. Взрослым можно предложить поискать вдохновение в коробке с открытками. Выбрать для себя что-то интересное, перерисовать или нарисовать что-то на эту тему.
В свою очередь, дети, особенно если это дети с РАС, могут «залипать» на чем-то. В прошлом году у меня занимался мальчик, который все время лепил Лунтика. Лепил гениально. Я сама так не умею лепить. Мельчайшие детали вылепливал из пластилина. Но это были копии того, что он видел на экране. И мы старались насыщать мир мультика, делать его менее стереотипным, более подвластным этому мальчику, пытаться привнести в него свой опыт, чтобы Лунтик не был отдельным сверхинтересом, ни с чем больше не связанным. И вот когда мы смогли ввести трехмерность в этот пластилиновый мир (поставив вертикальное картонное дерево), мальчик наконец обратил внимание на себя. Например, полюбил по-индейски разрисовывать себе лицо.
Мы старались насыщать мир «Лунтика», делать его менее стереотипным, более подвластным мальчику, пытаться привнести в него свой опыт, чтобы мультгерой не был отдельным сверхинтересом, ни с чем больше не связанным
Как еще арт-терапия может повлиять на ребенка? Насколько она полезна при гиперактивности?
У меня занимался гиперактивный мальчик, которому было сложно сосредоточиться на рисовании. Он убегал в игровую, кидался предметами. Я хотела, чтобы он увидел эти активные импульсы. Сначала мы просто брызгали краской на большой лист – получался фейерверк. Потом перешли к изображению космоса: красили лист в темный цвет, брызгали сверху краской и рисовали ракету или солнце. По нарастающей я предлагала ему сделать что-то, что требует большей концентрации и включенности. И если ему это не удавалось, в этом тоже не было проблемы: поскольку не было задания, не было и ошибки. Мальчик все дольше мог удерживаться в нашем занятии – пять, десять, двадцать минут.
А потом он нашел в игровой пластмассового динозавра, притащил в комнату для занятий и сказал, что это будет настольной лампой. Мы нарисовали розетку, из скотча сделали шнур, поставили динозавра. И с этого времени мы стали строить с ним бумажный дом. Я не могла и представить себе в начале наших занятий, что он сможет 45 минут рисовать и расставлять мебель, красить дом. Мальчик научился сам себя организовывать, чувствовал, когда ему надо сделать что-то более размашистое, экспрессивное. Он мог, например, делать стульчик, а потом сказать: «А сейчас я буду красить дом». Для меня это был удивительный процесс. А он и за пределами занятий научился лучше концентрироваться.
Первое и главное – дать ощущение, что ты можешь что-то сделать и увидеть материальный результат своего труда. Второе – осознание своего «я» на основании этого опыта. Третье – осознание пространства, потому что в рамках работы с любыми изобразительными материалами мы сталкиваемся с пространством. Я очень люблю с детьми делать всякие замки, дома из коробок, которые между собой можно складывать по-разному… Это помогает осознанию трехмерности. Четвертое – работа с осознанием своего тела. Есть много разных методик: контурные линии, которые можно заполнять, рисование портрета с помощью зеркала или изготовление маски.
Осознание своего тела — базовая вещь для развития идентичности. Часто контакт со своим телом позволяет установить лучший контакт со своими эмоциями.
Был мальчик, с которым я занималась где-то год, и все у нас было скучновато: мы постоянно рисовали какие-то повторяющиеся картинки. Я решила, когда мы уже привыкли друг к другу, предложить ему обвести его туловище. Затем мы заполнили контур краской (я помогала, потому что этому мальчику было сложно самостоятельно обработать такую большую плоскость кистью). Он нарисовал лицо, пупок – самое главное место, центр тела. И в этот момент ему стало интересно. Он стал улыбаться. Затем этот мальчик стал интересоваться собой и своим видом. В какой-то момент он взял синее резиновое кольцо, сложил его пополам, приложил к лицу и сказал, что это его губы. Тогда мы сделали рисунок кого-то с синими губами, сделали маску. И на следующий год, когда мы с ним с энтузиазмом продолжили заниматься, меня спросил другой педагог, только-только с ним познакомившийся: «Он вообще улыбаться умеет?» И вот год назад я бы об этом тоже спросила. А сейчас я знаю, что умеет, очень хорошо.
Важно, что есть человек, который ориентирован на тебя, ты к нему постоянно приходишь, он тебя ждет. Он предлагает тебе материалы и не ограничивает в выборе. Это важно для людей, у которых был опыт недостаточной заботы, при депрессии часто такое бывает. В арт-терапии дефицит заботы и внимания очень здорово восполняется таким элементарным способом: «У меня есть для тебя материалы. Я принес, предложил, пожалуйста, бери и пользуйся». Но нужно понимать, кому какие материалы подходят. Кому-то из детей можно предлагать играть с водой, а другой так перевозбудится, что не надо. Кому-то нравится глина, но у меня занимался мальчик, у которого она вызывала серьезные агрессивные импульсы. И мы перешли на моделирование из бумаги.
Наверное, самой маленькой девочке, с которой я занималась, было 3 года. Мы с ней не рисовали, а играли материалами. Девочка была с полным отсутствием речи, она даже звуков не издавала.
У меня было ощущение, что она очень аккуратно ко всему относится – и к своему рту, и вообще к любым предметам. Мы с ней брали краску, брызгали ее на кафель и старались это озвучить. Благодаря этому упражнению она стала «звучать», а сейчас замечательно разговаривает, конечно, это результат кропотливой работы логопеда.
А чем все кончилось с той девочкой, которая не хотела учиться рисовать?
Оказалось, что рисунок не развивался, потому что слишком рано началась критика. Мама ей дома говорила: «Садись. Тебе лист, мне лист. Повторяй. Рисуем черепаху. Я нарисовала овал – рисуй овал. Плохо нарисовала овал, криво. Стирай». Мы с мамой договорились, что дома они сделают перерыв, и девочка будет рисовать только в ЦЛП. И к концу года девочка рисовала дома и не дома, предметы и сюжеты, и все у нее было хорошо.
Дело в том, что у ребенка есть определенные этапы развития рисунка, и попытка перепрыгнуть с первого сразу на десятый приводит к провалу. Когда то, что мы делаем, не соответствует нашему опыту, оно нам ни для чего не нужно. Поэтому нам не хочется рисовать. Вот, например, есть дети, которые рисуют стереотипные дерево, цветок и солнышко в левом или правом углу – в зависимости от того, как у них принято в детском саду. Если они стараются быть послушными детьми, они бросят это занятие, как только оно перестанет вызывать похвалу у взрослых. Потому что это не связано с их опытом. Их вот так научили рисовать солнышко, а вот так дерево.
И когда мы обвели его контур, мальчик вдруг стал дорисовывать себе глаза, уши, нос. Покрасил этого человека. Потом нарисовал огромное дерево рядом – ветки, плоды, новогодние шарики
А с их опытом это будет связано, если вырастет из их стадий развития. Ребенок сначала рисует каракули, потом появляются какие-то контуры, потом ручки-ножки. Но для ребенка это пока никак не называется – ни солнышком, ни человечком. Потом появляются решетки, потом квадратные замкнутые контуры, и это все в психологическом подходе связано с осознанием разных этапов развития ребенка. И только после того, когда ребенок сам начинает называть своих головоногов кем-то, появляется сюжетный рисунок. Нужно дождаться этой стадии и не навязывать свои интерпретации.
Когда два года назад мы начали заниматься с одним мальчиком, он был довольно безынициативным. Не только в плане рисования – ему вообще не хватало фантазии на то, чтобы сделать свою жизнь интереснее. Педагоги, занимавшиеся с ним, считали важным развивать инициативность. Для мамы же было важно, чтобы он научился рисовать, потому что он мог изобразить только каракули, хотя по возрасту уже предполагался схематичный рисунок. И мне приходилось лавировать между двумя этими сложносвязываемыми задачами.
Хочется, но времени почти не остается. Я параллельно работаю как графический дизайнер и продолжаю учиться. Я думаю, что для меня было важно пойти учиться арт-терапии, поступить в аспирантуру по искусствознанию ровно потому, что я не знаю, что хочу сказать своим искусством. Я рисую для удовольствия, всерьез этим не занимаюсь. И еще мне кажется, что арт-терапия – это тоже искусство. Вот есть же сейчас перфомансы, когда художник предлагает участникам быть активными, организует для них среду. Это то, что я здесь делаю.
